— Не можешь срать — не мучай жопу, — сказал он, вырвал из рук старшего товарища деньги и с победным видом вставил в купюроприёмник. Автомат сглотнул.
— Во! — обрадовался Митя. — Не зря я тебя пять лет обучал!
Купюра вылезла обратно.
— Ах ты су-ука! — хором прошептали лазутчики и вновь засунули купюру. Потом ещё раз. И ещё десять раз.
— Может, он тысячные не принимает? — спросил Бен.
— Нет, написано: тысяча, пятьсот, сто и пятьдесят…
— Хм… — озадачился Бен.
— Песос, — закончил читать Андрюха.
— Чего?!
— Песос…
Впервые Митя с Опарышем слышали, как матерится окаянный отросток. Он загибал через три звезды колена, с большим чувством и мастерством. Правда, очень тихо.
— Тут местную валюту разменивают, клёп вашу мать! Митя присвистнул и забрал доллары у Андрюхи. Андрюха в задумчивости пробормотал: «За это стоить вклепать…» Более задерживаться в клубе не имело смысла, разведчики прошли к выходу, хором сказали «ауфидерзейн» и с нескрываемым облегчением вышли под стремительно темнеющее мексиканское небо.
На улице начала выёживаться местная шпана. Ребятки были молоденькие, школьники наверняка, но все на голову выше слесарей, поэтому ни Митя, ни Андрюха не стали огрызаться на иностранные матюки, которых всё равно не понимали. Они тихонько пятились в ту сторону, откуда появились, и почти вышли из окружения, как Бен сказал что-то на местном диалекте.
Стало тихо.
— По-моему, он их только что на куль послал, — шепнул Митя.
— На мой? — отвел Андрей.
Тут ещё выскочил мужик из клуба, да как заорёт…
— Атас, менты! — перевёл Бен.
Слесари поняли, что сейчас их будут арестовывать, и неторопливо почапали восвояси, будто совершенно здесь ни при делах. Кто-то окрикнул беглецов, и ноги разведчиков куда-то побежали, всё быстрее и быстрее…
— За углом дверь, — посоветовал женский голос, потом что-то просвистело, и Опарыш завыл:
— Бля-ать!
Ухватившись рукой за правую ягодицу, он очень сильно потерял в скорости.
— Быстрее! — сказала тётка.
— Бля-ать! Бля-ать! — продолжал орать Андрюха.
— Заткнись, — посоветовала тётка.
За углом оба едва не упали в канализационный люк. Тётка велела:
— Одеялки свои вниз бросайте.
Самодельные пончо были молниеносно сорваны и брошены в люк, а сами герои невидимого фронта едва успели заскочить в тёмный дверной проём, и даже дверь не закрыли. Всё тот же голос вежливо попросил:
— Вдохнуть и не дышать. Не дышите! Мужики послушно затаили дыхание.
На улице, буквально в двух метрах от двери, стоял и ругался на чём свет стоит полицейский. Скоро к нему присоединился другой полицейский, они долго светили фонариками в люк, потом ушли.
— Спасибо, — сказал Митя.
— Не за что, — в один голос ответили Андрюха с Беном.
— Это не вам, — сказала невидимая тётка.
— А кому? — спросил Андрюха и посмотрел на Волокотина.
— Никому, — ответил тот.
— Прокляну, — пообещал голос.
— Спасибо, Агафья Тихоновна.
— Кто это? — спросил Бен.
Митя молчал. Слава богу, в темноте никто не видел, что он покраснел.
Объясняться ему не пришлось. Агафья Тихоновна сама посчитала нужным представиться.
— Жопа, — сказала она.
— Чего? — не понял Бен.
— Кому? — уточнил Опарыш.
— Моя жопа, — процедил Митя, чья тайна была раскрыта.
— Для тебя — задний ум, — Агафья Тихоновна говорила с Волокотиным, как старая учительница с нашкодившим первоклассником. — А для остальных — жопа. Вы домой собираться будете?
Под покровом темноты, опираясь только на подсказки Агафьи Тихоновны, Андрюха с Митей вернулись на исходную позицию и через три часа уже были в цехе.
— Клепать ту Люсю! — ругался Игорь. — Я все шабашки забросил, в выходной сюда припёрся, как дурак, а эти пархатики даже деньги разменять не смогли. Ещё и запалились на всю Мексику!
— Вы, конечно, думайте, как хотите, а в шапочках ваших дурацких в этой Мексике делать нечего, — сказал стул, на котором сидел Волокотин. — И в одеялках жарко.
Коллектив нешутейно задумался.
— А кто это сказал? — спросил Оскар.
Все посмотрели на Митю. Волокотин попытался выйти.
— Сиди на жопе ровно! — сказала жопа, и Митя послушно сел.
— Это не заразно? — спросила Лена, и на всякий случай отодвинулась от Волокотина.
— Хитрожопость? — уточнила Агафья Тихоновна. — Нет, это врождённое.
Минут пять на кухне стоял идиотский ржач, но потом, когда смех перешёл на судорожные всхлипы, Игорь вдруг спохватился:
— Митя, ты больше в душ со всеми не ходи.
— С чего бы это? — вознегодовал Митя.
— Так ведь неприлично женщине с мужчинами мыться.
— А я отвернусь, — пообещала Агафья Тихоновна.
Митя сидел красный и не знал, куда глаза девать. И его можно было понять: такое предательство, и от кого — от собственной задницы. Так перед коллективом подставила! И ведь ещё надо как-то регламентировать отношения Агафьи Тихоновны и Бена. Они всю дорогу под землёй без умолку болтали — сошлись два одиночества! А неровен час влюбятся друг в друга?!
Надо было что-то решать.
13
В понедельник Митя не вышел на работу. Написал заявление на расчёт, оставил на столе в курилке и даже «до свидания» не сказал.
— Сдаст, потрох! — психовал Игорь. — Куль знает, что ему его жопа нашептала. Пойдёт в ментовку и сдаст.
Такая опасность существовала. Всё-таки Волокотин терпеть не мог, когда над ним смеются, гордец был страшный, хоть и с говорящей жопой. Мог и отомстить…
Но буквально на следующий день о Мите все позабыли, потому что из-под сварочного стола вылез незнакомый мужик и спросил:
— Это Россия?
Мужику на вид было лет пятьдесят, худощавый, очень загорелый и при этом вполне грамотно экипирован для одиночного подземного путешествия, хотя на спелеолога не походил. И говорил с лёгким акцентом.
— Ты кто? — спросил Вовка, покрепче сжимая в руках кузнечное зубило.
— Я Завидфолуши. Георгий Трофимович.
— Чего хотел, Георгий Трофимович? — Вовка заметно волновался: все мужики были на кухне, а вдруг этот чудик подземный не один пришёл, а с американским спецназом?
— Вернуться, — ответил пришелец.
— Так возвращайся.
— Вы не так меня поняли, — Завидфолуши снял каску и надел очки. — Я уже вернулся. Там, внизу, горный комбайн. Это я его угнал…
Вовка взял незваного гостя под стражу и препроводил на кухню.
— Шпиона поймал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});